Где же мы на этом празднике жизни?

Думский комитет по труду и социальной политике в лице его председателя Андрея Исаева выразил 7 октября готовность обсудить предложения Международной организации труда (МОТ) по переходу на четырехдневную рабочую неделю. Правда, быстро выяснилось, что никакого предложения МОТ не было, а был пост в блоге организации, написанный Джоном Мессенджером, экспертом по вопросам рабочего времени.

Текст с тех пор с сайта МОТ удалили, но Google помнит все. Так что мы можем узнать, какие именно пять причин должны побудить нас ввести четырехдневную рабочую неделю или сократить общее рабочее время до 36 часов.

Во-первых, много работать вредно для здоровья. Во-вторых, сокращение рабочих часов увеличит количество рабочих мест: где раньше работал один, будут двое. В-третьих, чем меньше мы работаем, тем производительнее оставшиеся часы. В-четвертых, сокращение рабочего времени сокращает и нагрузку на окружающую среду: меньше расход энергии и выбросы углекислого газа в атмосферу. В-пятых, сокращение времени, проводимого на работе, ведет к улучшению семейной жизни и росту субъективного ощущения счастья.

Со всеми этими тезисами можно спорить. Четвертый тезис противоречит второму, а пятый и первый повторяют друг друга. Но ясно, что автор приводит нарочито сентиментальные аргументы, призванные дойти до сердца гуманной западной публики, дабы не сказать суровую постколониальную правду: в условиях, когда промышленное производство и сельское хозяйство механизированы или перенесены в третий мир, в первом мире возникает проблема лишних рабочих рук. И возникает она не по предсказанию Мальтуса — больше ртов, чем еды, — а совершенно обратным образом. Чтобы быть хорошим гражданином, в новом мире нужно не производить (этим ты только увеличиваешь нагрузку на природу), а потреблять (тогда ты гонишь кровь по жилам экономики и способствуешь росту всеобщего счастья). При этом потребляющие граждане должны быть заняты, довольны и чувствовать себя достойными членами общества, а не дармоедами. Вот бы им и перейти на четырехдневную рабочую неделю, а в остальное время заниматься пилатесом, йогой и самосовершенствованием.

О грядущей post-work, она же post-scarcity economy — экономике с минимизированным участием человеческого труда, преодолевшей проблему дефицита товаров силами технического прогресса, — уже многое написано. Футурология — опасный жанр: в прогнозировании всегда будет элемент шарлатанства. Тем не менее и экономическая, и политическая наука пытается понять, как может выглядеть общество в условиях этого нежданно надвигающегося коммунизма, где, по Чехову, «все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно».

Просторы для научного и околонаучного фантазирования открываются очень большие: тут и возможная деурбанизация (те, кому не нужно ходить каждый день на работу, покидают неволю душных городов ради комфортной жизни в сабурбии), и новая социальность (постмассовое общество отказывается от общенациональных идеологизированных партий в пользу локальных объединений «по делу»), и новая война (в которой, как рассказывает в недавней лекции член британского парламента лорд Роберт Скидельский, роботы убивают людей, а потом роботы убивают роботов). Можно вообразить мир под властью бессмертных старцев с заменяемыми органами или попытаться представить последствия всего этого для государственных институтов — все интересно.

Где же мы на этом празднике жизни? Историческое время течет для всех, и на свой манер Россия тоже столкнулась в уходящем нефтяном десятилетии с ситуацией, когда деньги доставались почти даром. Как мы распорядились этим историческим подарком, более-менее понятно: государство решило, что все добро от природных ресурсов, а граждане только под ногами путаются, и отстранило их от политической жизни и участия в принятии решений. Проблема скрытой безработицы остроумно решалась путем чудовищного увеличения, во-первых, числа чиновников, во-вторых, работников, необходимых для обороны от чиновников и исполнения функций, которые не исполняет государство (охранники вместо полиции, корпоративные юристы вместо независимых судей, бухгалтеры вместо налоговой службы). Следовать путем технического прогресса мы посчитали излишним — зачем что-то изобретать, когда можно дорого продавать непереработанные углеводороды.

Комментируя идею с четырехдневной рабочей неделей, вице-премьер Ольга Голодец резонно заметила, что для России это недостижимая мечта, поскольку у нас слишком низкая производительность труда. А еще у нас крайне высокая административная нагрузка на экономику, доля госрасходов и вес государственных и псевдочастных (а по сути — государственных) инфраструктурных проектов. При этом граждане в России, как и в Европе, не очень хотят работать на производстве или в сельском хозяйстве, предпочитая офисы и госслужбу.

Как эта схема будет работать по окончании периода легких денег? Если вслед за футурологией впасть разом в два следующих по тяжести интеллектуальных греха — конспирологию и геополитику, то можно подумать, что какие-то злокозненные Ротшильды Рокфеллеровичи начали активно сталкивать в архаику тех, кого не хотят пускать в светлое будущее. Им предлагается повоевать с соседом за кусок земли, начать резать друг друга на религиозной почве, глубоко задуматься, не обидел ли их кто в историческом прошлом, или любым другим способом воткнуть себе в нужное место духовную скрепу. Далее любители антиутопий могут вообразить охраняемую дронами-беспилотниками невидимую стену между миром изобилия, где вышеупомянутые долгожители предаются культурному досугу, и миром традиционных ценностей, где актуальные исторические и нравственные вопросы решаются посредством взрывчатки и ножа.

Автор: Екатерина Шульман, политолог, специалист по проблемам законотворчества
Источник: Ведомости
Фото: marinbiz.ru