Около 40% продуктов труда в России производится вразрез с представлениями работающих о том, как, в каком количестве и с какими временными затратами они готовы работать. Это первая известная оценка «социально неоптимизированного труда» для РФ, проведенная по данным 2016–2017 годов в Высшей школе экономики (ВШЭ). Важные и неочевидные выводы исследования: труд «без желания» более распространен за пределами крупных городов, заняты им около 60% работающего населения, более высокооплачиваемые сотрудники в среднем реже привлекаются к «социально неоптимизированной» работе.
Данные исследования Владимира Карачаровского из ВШЭ в виде тезисов опубликованы университетом — это первые количественные оценки «социально неоптимизированного» труда для России. Вопрос о том, в какой степени распространен «вынужденный» (производимый вразрез с личными ценностями, предпочтениями любого рода) труд в экономике, крайне нетривиален: в экономической теории труд в целом имеет отрицательную полезность, необходимость труда в определенных объемах вызывается потребностью в средствах к существованию — но и культурными установками, и возможностью самореализации, и согласием на труд в рамках «общественного договора». «Социально неоптимизированным» автор определяет труд, производящийся в противоречии с декларируемым работниками идеалом.
Базой для исследования стали опросы населения 2016 и 2017 годов, посвященные предпочтениям по временному распределению различных видов активности (оплачиваемого и неоплачиваемого труда, домашнего труда, отдыха, творчества, культурного потребления, занятий спортом и т. д.— так называемый бюджет времени) и возможной справедливой оценке заработка респондента (с вопросом о том, сколько часов в неделю было бы справедливо работать за такую заработную плату). Задачей Владимира Карачаровского были именно количественные оценки труда «без желания» на основании этих данных и определение факторов, влияющих на объемы «неоптимизированного труда»: автор исходит из предположения о том, что такой труд менее эффективен в сравнении с работой, производимой в соответствии с ценностями, хотя это и небесспорно. Сравнений с другими рынками труда в тезисах нет, как и с другими временными отрезками — из работы невозможно делать вывод о сравнительно более или менее «справедливом» устройстве труда в РФ.
Общие оценки показывают, что в целом «без желания» произведенный продукт труда для оплачиваемых видов деятельности составляет 39–41% для среднестатистического россиянина. Для домашнего труда этот показатель выше — 54–58%, причем эти оценки близки как для мужчин, так и для женщин. «Социально неоптимизированный» продукт труда производят, согласно этим расчетам, 57,5% работающего населения. Наиболее интересные выводы исследования ВШЭ — оценки вероятности нахождения в этой группе в зависимости от различных факторов. Автор выделяет два значимых: это заработок («чем выше его величина, тем меньше вероятность производства индивидом неоптимизированного продукта труда») и баланс удовлетворенности работой (положительный баланс — разница процента рабочего времени, тратящегося на труд с удовольствием и без,— уменьшает вероятность неоптимизированного труда).
Из выявленного первого фактора возможно делать предположения о более оптимальном «бюджете времени» у высокооплачиваемых сотрудников — вопреки стандартным представлениям о том, что в отраслях высококвалифицированного труда работодатель склонен к сверхэксплуатации работников. Еще одно значимое наблюдение — труд «без желания» более характерен не для крупных, а для малых городов: также стереотипной точкой зрения является представление о неоптимальных затратах на труд в мегаполисах России в сравнении с малыми городами с их «застывшим» и внешне комфортным трудовым рынком. Наконец, высокие оценки доли неоптимизированного труда в домашней работе, видимо, иллюстрируют еще одну грань напряженности в обществе, связанном с гендерным разделением работы по дому: эта часть повестки феминистского движения, видимо, имеет в исследовании ВШЭ первое для РФ численное измерение.
Источник: Коммесрантъ
Фото: pxhere.com